полковник в отставе Николай Иванович Куцаев

                                      1

  Однажды, во второй половине дня, всех отобранных кандидатов собрали в военкомате для собеседования на мандатную комиссию, которую проводил сам военком. Там мы увидели начальников НКВД, милиции, представителей райкома партии и комсомола.
  Вызывали по одному. У всех ожидающих вызова в кабинет военкома по спине "бегали мурашки". Все выходили из кабинета потные, не зная результатов комиссии. Дошла очередь и до меня.
 Доложил по всем правилам комиссару райвоенкомата - старшему политруку, на петлице была одна "шпала". На все вопросы отвечал коротко и четко. Задержались с определением военного училища. Он предложил мне Тамбовское кавалеристское, я настаивал на пехотном. Тогда он предложил мне Владикавказское пехотное училище. Я и его отверг:
- Хочу учиться в Киевском пехотном училище.
- А почему именно в Киевском? У нас нет туда разнарядки.
- Мне мама сказала, что Киев очень красивый город, и я хочу посмотреть его во время учебы.
- Ладно! Быть, по-твоему - согласился военком с улыбкой, - можете идти. Ждите результата.
  Вышел. Меня окружили: - Ну, как?
- Как будто приняли в кандидаты, - сделал я вывод, по улыбке военкома.
- Не может быть!
- Сказали - подождите результата.
 Все волновались, переживали, ждали очень долго. Кто-то храбрился, и что бы скрыть волнение, рассказывал, как он четко и без запинки отвечал, большинство же собравшихся переживало молча - очень хотелось поступить.
  Наконец-то вышел секретарь комиссии и зачитал: "Комиссия утвердила кандидатами для поступления в военные училища:
- Котанева Николая - в Харьковское танковое;
- Коваленко Ивана - Владикавказское пехотное;
- Данченко Михаила - Владикавказское пехотное;
- Куцаева Николая - Киевское пехотное им. «Рабочих Красного Замоскворечья".
  Те, которых утвердили, облегченно вздохнули. Остальные, понурив головы, пошли домой с одним вопросом: почему им отказали? Причин много было: низкая успеваемость, плохое поведение, отрицательная характеристика и, конечно, было взято во внимание – происхождение, о котором многие из нас знали не все: это кто были наши предки и их деяния. Ведь не секрет, что многие встретили советскую власть, а особенно раскулачивание и коллективизацию с обрезом в руках.
 В конце он заявил:
- Завтра всем объявленным прийти сюда, получить направление и документы на бесплатный проезд по железной дороге до места училища.

                                                             2        
  В Киев поезд прибыл на третьи сутки, рано утром 5 августа 1939 года. Мечта! В первую очередь мне хотелось увидеть Киев, прокатиться на трамвае, увидеть соборы, Днепр, Печерскую Лавру.  Я сдал вещи в камеру хранения, взяв с собой только деньги и кулек с едой. Сначала пошел пешком. После нашей станицы все для меня все было ново. За день я смог посмотреть Крещатик, Владимирскую горку, Бессарабку, Евбаз. Когда солнце уже катилось к закату, я приехал на Воздухофлотское шоссе к проходной будке военного училища им. «Рабочих Красного Замоскворечья». Дежурный проверил документы. Нас оказалось несколько человек, и дневальный провел нас на третий этаж в полупустую казарму, где стояли голые койки. Дежурный по казарме видимо был хохол, и сказал:
- Пробачте! Каптинармуса нема. Располагайтесь, кто как может.
 Мы до утра корежились на голых сетках. Утром поднялись рано, с глубокими красными полосами в клетку на теле. Хотя это были не гвозди, на которых спал Рахметов, но все же было испытание на прочность.
   Утро. Умывание. Завтрак. Столики на четырех, официантки. К столу подали гречневую кашу – рассыпуху с тремя кусочками мяса. Хлеб с маслом, чай. Такую кашу я видел впервые. Я ее в горло, а она обратно. Сосед увидел, что я отодвинул кашу и приступил к чаю. Попросил мою порцию, и за мое почтение уплетал ее с аппетитом. Потом искренне благодарил меня.
  Дальше было построение и распределение по учебным группам. Вывесили расписание приема экзаменов. Нашей группе:
6.08 – Медицинский осмотр (медкомиссия);
7.08. – Математика (до обеда)
- Русский язык (диктант) после обеда;
8.08. – ФИЗО. С утра. Бег – 100 м
- После бега – подтягивание;
9.08. – Мандатная и приемная комиссии.
  На медицинской комиссии проходили нескольких врачей. Многие ребята были признаны негодными и сразу отчислены. Все врачи признали меня здоровым, но отметили слабое развитие кистей рук.
 Седьмого августа, сразу же после завтрака, засели за сдачу экзамена по математике. Время – три часа. Задача на уравнение с тремя неизвестными и два примера: один – арифметический с раскрытием всех скобок, другой – алгебраический.
 За первый час я решил арифметический пример, отложил его, а сам стал решать задачу. Решил ее. А сосед в это время, уже списал мой пример. Я его спросил: - где мой черновик? Тот: - Не знаю, куда он делся! Тогда я переписал на чистовик задачу, решил алгебраический пример и тоже переписал в чистовик. Стал обратно решать арифметический пример, но уже не успел. Соседу уже больше ничего списывать не дал. Я четко знал, что я по математике я получу оценку – «хорошо». После обеда засели писать диктант. Текст мне был знаком. Это обрадовало меня, но еще больше меня радовало, что молодой преподаватель четко диктовал текст. Диктовал по предложениям. Сначала зачитывала предложение вместе, а затем по частям так, что точно можно было определить все знаки препинания, и очень четко делала усиление тех букв, которые надо писать. Это сильно выручило меня – русский язык был больным местом, моим, да всех наших станичников, в быту балакающих на смеси украинского с русским. Большинство абитуриентов, были киевляне, чисто говорящих на русском. Так, что я ушел вполне довольным, надеясь на успех.
  Восьмого августа, еще до завтрака нас вывели на стадион, где мы сдавали бег на сто метров. У меня нарвал фурункул и правую ступню разнесло так, что я не мог на нее наступить.
Я подошел к проверяющему, показал ногу и сказал ему:
- Я бегаю очень быстро, но сейчас бежать не могу.
- Хорошо! Не бегите. Я вам поставлю "неуд".
  Тогда я пристроился  к очередному забегу, из десяти человек. Опираясь только на пальцы правой ноги, прыжками прибежал первым. На финише наше время ,с секундомерами в руках, фиксировали курсанты. Закричали:
- Кто пробежал первым? - сразу откликнулись двое из нашего забега.
- Нет! Не вы были первыми, а тот, который в розовой рубашке. Как ваша фамилия?
- Куцаев Николай.
- А что у вас с ногой?
  Я посмотрел на ногу, фурункул прорвало. Нога, окровавленная, и из раны торчит белый стержень. Курсант закричал:
- Санинструктора бегом сюда!..
- Что случилось?
- Надо срочно здесь оказать одному помощь!
  Меня отвели на лавочку и перевязали мне ногу. А бег я сдал на "отлично". После этого я самостоятельно пошел в спортзал на подтягивание. Двенадцать раз подтянулся, а затем сделал подъем разгибом и соскок на одну ногу. Один курсант объявляет оценку:
- Хорошо!
- Как хорошо? - возразил другой, - Ведь он чисто подтянулся двенадцать раз.
- А! Тогда поставьте ему "отлично".
  Девятое августа был решающим днем для многих из тех, которые трудились и переживали все дни экзаменов.
  В приемной комиссии заседало все руководство училища: начальник училища, комбриг Егоров, начальник политотдела училища и начальник отдела кадров.
  Вызывали по одному. Меня вызвали в числе первых. Я зашел часов в десять, доложил точно - как нас научили.
 Первый вопрос: - Вы хотите учиться в нашем училище?
- Да! Очень хочу. Я сам выбрал ваше училище.
- Вам еще нет восемнадцати лет, а вы решили поступать?..
- Да, я думал, что это не должно быть проблемой! К наркому обороны, товарищу Ворошилову обращались те, которым еще не было шестнадцати лет, и он разрешил принять!
- Вы правы, такой случай был!
- Тем более, что я Николай весенний - мне уже есть семнадцать, но наша церковь сгорела, с ней сгорели все метрические записи. Комиссия, выдавая свидетельство о рождении, определило год, а день записали тот, когда выдавали свидетельство.
- Да! Такая практика существует! - подтвердил начальник отдела кадров.
- Напишите предложение на доске... Проверьте, у вас есть одна ошибка.
- Можно отойти. Да, нет одной запятой. Не выделен причастный оборот.
- Сделайте разбор предложения.
- Предложение сложносочиненное. Одно главное предложение с причастным оборотом находится в середине другого.
- Сделайте разбор слова.
  Я указал приставку, корень, суффикс и окончание.
- Что вы изучали из Некрасова.
- "Кому на Руси жить хорошо" и "Размышления у парадного подъезда".
- Вы можете что-либо рассказать из его произведений.
- Могу. "Родная земля", - и без запинки продекламировал.
- Вы можете назвать и показать на карте, где находится Апшеронский и Керченский полуострова, какие природные богатства там и какие на них стоят города.
- Да! Могу! Апшеронский полуостров - это продолжение Кавказского хребта, упирающегося в Каспийское море. Богат нефтью и на нем стоит город Баку.  Керченский полуостров - это продолжение Керченского хребта. Он отделяет Азовское море от Черного, соединяясь только Керченским проливом. На полуострове находится город Керчь и на нем залегает железная руда. Правда она пока не имеет промышленного применения.
- Сколько республик входит в состав Советского Союза? Назовите их столицы и покажите их границы и с кем они граничат.
  На все вопросы я ответил правильно. Сделал одну ошибку: назвал столицей Ленинобад, вместо Сталинобад.
- А почему вы стриженный?
- Отец сказал, что в армии надо быть стриженным.
- Почему у вас зуб выщербленный? – спросил комбриг Егоров.
- Футбол!.. – коротко пояснил я, хотя это было результатом после футбольной драки.
- Футбол?.. Все понятно. Идите и ждите результат, - сказал комбриг смеясь.
  Выйдя из кабинета приемной комиссии, меня окружили, ожидающие своей очереди, с расспросами:
- Ну, как?.. Приняли?
- Не знаю!.. Сказали: ждите результат.
- А что спрашивали?
 Пока я рассказывал, раздался крик дневального: - Куцаев!
- Я!
- Получите документы. Вы зачислены кандидатом в училище.
- Вот здорово! - раздались голоса. - Надо же?.. Приняли...
  При получении документов мне объявили: 25 августа, без опоздания быть в училище, а сейчас распишитесь за отпускной билет и за требования на билеты по железной дороге домой и обратно.
  До свидания. Вы свободны.
                                                      3
Я приехал домой. Что бы родители, не организовывали пышные проводы, только накануне отъезда я объявил, что зачислен в училище.
 Сборы были не долгими.
  Провожая, отец поднял рюмку над головой и сказал:
- В добрый путь, сынку! Я верю в тебя! - эти слова, как огнем обожгли сердце матери. Она шершавой ладонью закрыла глаза и горько заплакала. Тогда отец продолжил:
 - Ты должен служить народу честно. Хотя в нашем, Куцаевского роду военных не было. Служи сынку за всех, да так, чтобы я не краснел… Брат мамы твоей, дядька твой, тоже офицером был – сказал он, пытаясь немного отвлечь мать. Свою службу, в Империалистическую Войну в качестве рядового, отец не счел достойной упоминания, но обладая отменным чувством юмора, что бы немного разрядить гнетущую атмосферу – вспомнил за своего шурина, которого он, еще и женил на своей сестре. Упоминание, моего дяди  – бравого казачьего офицера, вызвало у меня улыбку. Я с детства помнил рассказы о его подвигах под Царицыном и на строительстве Беломорканала. Но больше запомнилось: как попьянее дядя разгромил, украшавшую стены нашего дома, коллекцию портретов царской семьи, изданных к трехсотлетию дома Романовых. Громил и кричал: - Да на хиба ж, я за них, под Царицыным, кровь проливал!? – мама, жалея портреты, причитала и пыталась угомонить брата, а отец смеялся: - Да, хай себе - крушит! Мать, уж поди - двадцать лет, как власть сменилась! - Я тогда, и предположить не  мог, что это за такой Царицын? Тем паче, я не догадывался, что скоро, там же получу тяжелое ранение.
 Шутка удалась, и мы с отцом заулыбались. Мама же, восприняла все очень серьезно – для нее, золотые офицерские погоны брата, всегда были предметом семейной гордости. Она взяла себя в руки и сказала:
- Сыночка, будь умным, не посрами наши седые волосы - служи честно!
  Оба они подошли ко мне и, обнимая, начали  целовать, окропляя мой путь теплыми родительскими слезами. Я подошел к маме, а затем к отцу, обнял каждого и трижды поцеловал.
- Спасибо вам, мамаша и вам папаша, за все... Как мне было хорошо с вами, но пора!..
  Защелкали задвижки замков на дверях, скрипнула калитка в последний раз. Сели и линейка двинулась от ворот. Лошадка побежала рысью по пыльной дороге, унося все дальше и дальше от родительского дома.
- Погоняй, батьку, погоняй, та прямо на «пассажирку»... - беспокоилась мама.
  Когда наша линейка подкатила к месту посадки, то очередь была человек пять-шесть. Мы облегченно вздохнули: - "Уедем!". До прихода «пассажирки» оставалось еще более трех часов.
- Бачу, що вы уедите, теперь я поехал, а то мне необходимо коня отвезти... - отец, недоговорив, обнял меня, его сердце забилось, дыхание сдавило, глаза заволокло слезами:
- Прощай, сынку, прощай... - отец говорил тихо, прижав меня к своей груди, жадно целуя, потом загадочно махнул рукою, как будто он что-то не сделал главное и тронул. Отъехал метров сорок он остановился, встретив какого-то старикашку, с длинной палкой. Они о чем-то переговорили, и отец поехал дальше все, поглядывая в мою сторону.
  Я стоял посередине дороги, прощально помахивая ему рукой: "До свиданья, папаша!".
  Тем временем очередь быстро росла. До прихода машины желающих ехать набралось вдвое больше, чем она могла вместить. Здесь были больные, едущие к врачам, женщины с маленькими детьми и просто торговки с оклунками, едущие на базар - у всех свои дела. Моя мама сидела и думала:
- Куда едут эти люди? Зачем? Хай я еду, сына в армию провожаю. Ему надо на службу... то дило! - ей было обидно, что они сидят рядом и не знают, зачем она едет в Тихорецк.
  И вот... подошла машина, очередь поломалась, все бросились штурмовать борта. Шум, гам, сутолока. Мы с мамой, надеясь на добропорядочность людей, оказались почти последними. Вдруг откуда-то появился этот старикашка, с длинной палицей, стал на стремянку, угрожающе ударил палицей по борту и грозно размахивая ею над головой, хрипловато закричал:
- Та не галдите ж як гуси! Слухайте, що я вам скажу! У всих у вас важные дела и всим надо ихать, но наши дела на день можно отложить, а Васильевне нельзя. Она сына провожает в армию, учиться на командира! - дед речь закончил и слез. Все умолкли. Слово "в армию" подействовало на всех магически, ибо все знали, что на далеком Халхин-Голе наши войска ведут ожесточенные бои с японцами. Да и вообще, в казачьей станице понятия «Армия» и «Служба» всегда вызывали уважение, а парень, по каким то причинам, не призванный в армию, становился посмешищем у девок.
  Мама сначала тоже оторопела, но люди с почтением расступились, и стали вежливо ее приглашать:
- Проходите, Васильевна, проходите... - ей стали помогать, подали вещи, чемодан и мешок с арбузами, килограмм по шестнадцать в каждом. Я немного замешкался. Тот же старик, поправив фуражку, расправив плечи и став по стойке «Смирно», указав мне рукой, скомандовал:
- Иди, садись! Ты сынок идешь на дело военное, государственное!
  Нас посадили на самое почетное место, у кабины. Все собравшиеся, перешептываясь, с уважением и завистью смотрели на мать. Мама, с достоинством усевшись, гордо держа голову, шептала: - Слава тебе Господи! Ты, почуяв мои мысли. Теперь все люди знают: куда я еду и зачем, - на ее глазах выступили слезы.
  Затем все садились спокойно, по очереди.  Машина, загрузившись, покатила на юго-запад по проселочной грунтовой дороге. Иногда к самой дороге подступали стеной еще не созревшие стебли кукурузы или подсолнечника, склонившего большие желтые шляпки под лучи солнца. Затем машина вырвалась на широкий необозримый простор скошенных хлебов, кое-где усеянных полосами перепаханной земли, приготовленной под озимую пшеницу. Все это было мне до боли знакомо. Ведь все свои летние каникулы я проводил на колхозных полях.
  Хотя солнце поднялось и высоко, и небо было чистым, но жары не чувствовалось - машина открытая, нас обдавало приятной прохладой.
  Вот и Тихорецк показался. Дома здесь такие же, как и в нашей станице, окна со ставнями, но стоят они значительно чаще, да и большей частью крыши крыты железом.
  Подъезжая к вокзалу, машина выскочила на улицу, лощенную голышами, а вдоль заборов пешеходные дорожки, уложенные плитками. На углах кварталов стояли чугунные водопроводные колонки.
- Этого у нас в станице нет - подумал я. Вот и двухэтажная фабрика - кухня. Это тогда было единственное двухэтажное здание в Тихорецке. Железнодорожный вокзал был битком набит людьми. Зал ожидания встретил нас неприятным кисло-спертым воздухом.
                                                          4

  Поезд на Киев идет один раз в сутки, где-то поздним вечером. В первый день (22.08) я билет не достал. Свободных мест не оказалось. Мама выбивалась из сил. Сколько она не боролась со сном, ее глаза невольно сами смыкались. Я дежурил, не отходя от кассы уже около суток. Оставшись один у кассы, стоял первым. Меня силы тоже покидали. Вот к кассе подошел худощавый паренек, не высокий и не бритый. Выглядел он значительно старше меня. Он тихо и спокойно спросил меня:
- Ты куда собрался ехать?
- На Киев... - не задумываясь, ответил я.
- И я тоже туда.., а зачем?
- В военное училище еду...
- В какое?
- Имени "Рабочих Красного Замоскворечья", - не без гордости заявил я.
- И я туда... Вот смотри? - он показал мне документы. Увидев край отпускного билета, я его спросил:
- А как тебя зовут?
- Николай Романенко. Я только что приехал из Пролетарской.
- Хорошо. Держись за мной, будешь вторым.
 С того времени мы стали дежурить поочередно. Я подходил к маме и долго с ней разговаривал о домашних делах, о Киеве, в котором она однажды была и очень любила вспоминать об этой поездке.  Ей хотелось знать, сохранилась ли Печерская лавра, работают ли соборы и просила меня: если у меня будет время, чтобы я побывал там и обязательно все описал в письме.
 Время шло. Часа за полтора до прихода поезда на Киев, я стал у самой кассы и просил товарища, чтобы он помог мне удержаться и подпер меня к окошку. Перед объявлением мест на наш поезд, скопилось много народу, и нас начали оттеснять от кассы. Я схватился обеими руками за раму открывшегося окошка кассы, Николай со всех сил давил мне в спину. Ноги мои уже повисли в воздухе, а я про себя подумал:
- Нет!.. Я сильный, скорее оторвутся у меня руки, чем меня оттащат от кассы.  Кассир появился у окошка и объявил:
- На Киев два свободных места.
Я сунул ему приготовленные воинские требования и сказал:
- Нам  в армию, до Киева два!
 Кассир выдал билеты, и окошко захлопнулось. Мы с радостью, рассматривали свои билеты, и медленно продвигались к сидевшей у вещей маме.
- Достали? - спросила она.
- Достали, мамочка! - обрадовано сказал я.
  Мама опять залилась слезами. Она поняла, что ей не скоро придется увидеть сына, да и придется ли вообще когда-либо увидеть меня? Ведь мои родители были стариками. Действительно, тогда люди старели значительно раньше. Уж очень тяжелая жизнь выпала на их долю.
  Мне хотелось как-то отвлечь маму, и я спросил:
- Зачем мне эти арбузы?
- Ничего, сынок, дорога длинная. Вместо воды сам ешь, та и товарища угощай нашими кубанскими арбузами. Може де то оны и совсем не растут?
Я, посмотрев на часы, сказал:
- Пора нам выходить на перрон. Да, мама, вам надо купить перронный билет... Я сейчас... - прибежал с билетом и сказал: - Уже выпускают. Надо идти!
  Выйдя на перрон, я увидел черное густое небо, усеянное множеством звезд. Паровозы следуют по дальним путям, извещая о себе, то длинными мощными, то короткими зычными гудками, нарушая ночную тишину. Множество разноцветных огней на путях, с непривычки слепили глаза.
  Тем временем подходил наш поезд. Пассажиры и провожающие засуетились. Мы всматривались в номера вагонов, считая про себя. Увидев седьмой вагон, я закричал:
- Мама, вот наш седьмой вагон.
 Вагон остановился почти перед нами. Мы с другом  схватили вещи и побежали на посадку. Друг залез первым, я подал ему арбузы, потом передал ему чемоданы через открытое окно вагона. Второпях поцеловал маму, сказав ей:
- Пока! - вскочив в вагон, и через мгновение, появился в окне: - Мама, мама, я здесь!
- Вырос мий сын, все понимае, шо к чему? И колыш це вин все познав? - этого мама не могла уловить.
  Поезд тронулся. Мы с дружком смотрели через окно на одиноко стоявшую маму. Сердце мое колотилось, выскакивая из груди. Мне так было ее жаль, что хотелось выпрыгнуть в окно и успокоить ее, но ответственность сдерживала меня.
  Колеса все чаще и чаще отстукивали дробь. Уже появились задние огни уходящего поезда. Мама еще долго стояла после того, как поезд растаял в ночной мгле. Жгучая сердечная боль в груди жгла и ей казалось, что там... что-то у нее оборвалось. И про себя она шептала:
- Сыночек, милый мой, кровиночка ты моя, колыш теперь я тебя побачу?
  Ей было жаль расставаться, но сегодня, она поняла: - "Ни! Не пропаде моя дитина!" Он уже умеет свободно разбираться в этой людской сутолоке, которая ей, прожившей всю свою жизнь в станице, была не понятная.
- Та и дружить вин умие - успокаивала себя мама. - Це все добре?
- Бабушка, а бабушка, пора освободить перрон - со всей  деликатностью обратился к ней дежуривший на перроне милиционер.
  Это напоминание вывело ее из оцепенения.